Елена Ляпота - Все, что смог [СИ]

— Да нет, устал я что-то. Пойду домой. Ты тоже иди. В другой раз зайдешь.

— Как же ты пойдешь? Вдруг они там…

— Настя знает, что я должен прийти. Это во-первых. А во-вторых, тут они никогда ничего не делают. К нему ездят.

Тубольцев опустил голову. Он не хотел знать подробности. Ни к чему это было. И так тошно.

— Настя давно к нему не ездила, — добавил зачем-то Чеченец.

Тубольцев не сумел сдержать улыбку. Было очевидно, что Чеченец симпатизирует ему куда больше настоящего жениха.

Дверь в квартиру, где жили Чеченец с сестрой, вдруг резко распахнулась, едва не врезавшись в стенку, и оттуда выскочил высокий черноволосый мужчина. На лице его отражалась колоритная гамма чувств: злость, ярость, разочарование, досада…

Он задержался на секунду, увидев сидящую на ступеньках парочку. В глазах его мелькнула самая настоящая ненависть. Чеченец подумал, что если бы не присутствие Тубольцева, скорее всего, он полетел бы вниз по лестнице — Данила давно об этом мечтал.

Но Данила сумел собрать свою ненависть в кулак и молча прошел мимо них. Через минуту они услышали, как хлопнула подъездная дверь — так, если бы ею двинули со всего размаху.

— Жених? — догадался Тубольцев.

— Он самый.

— Похоже, голубки поссорились.

— Такое часто бывает. Данила не из тех, кто способен ставить себя на место других. Он считает Настю мягкотелой дурой и злится, что та не идет у него на поводу. Я у него как ком в горле.

— Почему он тогда не уходит? — не удержался Тубольцев.

— Не знаю. Любит, наверное.

Чеченец поднялся со ступенек и потянулся, расправляя затекшие мышцы. Дверь в квартиру оставалась распахнутой, и оттуда выглянула Настина голова. Заметив Тубольцева, лицо ее просияло:

— Ой, здравствуй, Сережа.

— Здравствуй, — смущаясь, ответил Тубольцев и тоже поднялся со ступенек.

— Вы давно тут сидите?

— Да нет. Только пришли.

— Ужинать будете? Я жаркое приготовила. И вино еще осталось.

Тубольцев не поверил собственным ушам. Он почувствовал, как по всему телу разливается приятное томление, а пульс внезапно участился. Физиономия расцвела, а воздух вокруг наполнился ароматом вчерашней розы. Тубольцев пожалел, что ему не пришло в голову купить букет. Выбрасывать бы не пришлось.

— Ты похож на идиота, — весело шепнул ему на ухо Чеченец и потянул за рукав, намекая, что пора бы прекратить стоять столбом и сделать хоть что-нибудь. Для начала — зайти в квартиру и вымыть руки.

Следующее утро началось, как обычно: завтрак, мытье посуды, прогулка по свежему воздуху до метро. В целом, жизнь не казалась такой уж плохой. Пора бы менять свое место в метро на какое-нибудь другое, не столь приевшееся. Если еще остались где-нибудь незанятые места. Даже мир попрошаек был поделен на крошечные участки, на которых страждущие зарабатывали на хлеб. Не тяжелым трудом до седьмого пота, не ответственностью до ранних седин, а попросту унижением, засунув за пазуху гордость и самолюбие.

Чеченец не считал себя ни попрошайкой, ни свободным музыкантом. Он просто шел тем путем, который у него был. Пока он не видел иного.

Спустившись по ступенькам вниз на свое обычное место, Чеченец распаковал гитару, перебросил через плечо ленту и приготовился начать свой обычный импровизированный концерт. Как вдруг он увидел Катю, Наташину соседку. Это было необычно — видеть «ночную бабочку» с утра, ведь по идее в это время они отсыпались после трудовой ночи. Да и вид у Катюхи был явно невеселый. Стало быть, у девки неприятности.

Вчера вечером Чеченец не увидел на прежнем месте Наташки. И это было хорошо. Словно маленькая победа над неумолимой жестокостью мира. Для кого-то открылась дверь, и ему повезло шагнуть в более чистое будущее.

Катя заметила Чеченца, подошла ближе и стала рядом, прислонившись к стене. Лицо у нее было бледным и заплаканным.

— Ты откуда? — спросил Чеченец, закончив петь первую песню.

В метро было относительно тихо. Людей почему-то было мало. Первая волна трудяг прошла, и вагончики поездов отсюда казались полупустыми.

— Из «мусорки» я. Часа два там сидела, на вопросы отвечала. Достали уже.

Катя достала сигарету и зажигалку, прикурила, глубоко затянулась и выпустила вверх струю дыма. Стало немного легче. Щеки порозовели, а в глазах появился блеск. Очевидно, сигарета не была обычной. Чему тут удивляться — половина проституток кто на травке, кто на игле.

— Замели, что ль, на деле? — с плохо скрываемым презрением спросил Чеченец. Но Катя была далека от того, чтобы обращать внимание на его эмоции. Своих хватало.

— Наташку вчера убили, — просто сказала она, — Какой-то козел, впрочем, все мы прекрасно знаем, какой. Забил до смерти. Кровищи было уйма. Мозги по кровати разбрызганы. Нелюдь проклятый.

— Как убили? — ошарашено произнес Чеченец, — Кто убил?

— Будто ты не знаешь, — скривилась Катя, — Но лучше молчи. А то горя не оберешься. Наркоманы — они без тормозов. Болтать будешь — башку открутят.

Она еще долго рассказывала что-то, наверное, жаловалась на свою нелегкую жизнь. Но Чеченец ее не слушал. Сердце его будто взорвалось и разлетелось на куски.

Как же так? На первом шаге к тому, чтобы начать «новую жизнь»…

Как же так? После всего того, что довелось пережить…

Если бы в этот момент Матвей оказался рядом, Чеченец запросто столкнул бы его с платформы под поезд.

— Ей всегда не везло, — разглагольствовала Катя, — Приехала в город к отцу, а напоролась на мачеху. Деньги кончились быстро. Жить было негде. Без прописки на работу никто не хотел брать. Она б вернулась, но даже на билет денег не было. Наташка снова пошла к отцу, но жена его даже на порог ее не пустила. И денег не дала. Сказала, что у них законная дочка есть, а всякие подзаборные им не надо. Наташка на рынок устроилась, фруктами торговала, подворовывала, чтоб с голоду не сдохнуть. Хозяин узнал — опустил. Вот так и прошла ее первая, так сказать, экскурсия в ремесло…

Чеченец не стал слушать дальше. Он сорвался с места и помчался с такой скоростью, на которую был способен, на улицу. Там он огляделся по сторонам, вспоминая, куда его везли в РОВД. Наконец, вспомнил и поспешил туда.

Он совершенно забыл про Тубольцева, который едва поспевал за ним, даром, что Чеченец передвигался на протезе. Боль и ощущение неудобства отступили перед вспышкой неописуемой ярости. Не на конкретного человека — на саму жизнь.

Чеченец ворвался в отдел и потребовал, чтобы его пропустили к следователю, который вел убийство Наташи. Дежурный сначала оторопел от подобного натиска, но очень быстро пришел в себя.

— Не положено, брат. Иди себе. Милиция сама разберется.

Чеченец был готов вцепиться в его пахнущий потом и куревом галстук и намотать его вокруг шеи дежурного, чтобы тот задыхался и вопил о пощаде.

Как это, наверное, делала она. Хотя Наташу никто не душил. Забили, как скотину на бойне.

Неизвестно чем бы это кончилось, если бы не подоспевший Тубольцев. Выслушав сумбурный рассказ Чеченца, он достал телефон и набрал лейтенанта Клевера.

— Тебе повезло, — улыбнулся он, но тут же спохватился и спрятал неуместную улыбку, — Клевер ведет и это дело тоже. Вот ведь как бывает.

Бывает по-всякому. Бывает, что следователь оставляет дела, чтобы выслушать угрозы и предложения разъяренного народного мстителя. Уделяет ему драгоценнейшие пятнадцать минут, чтобы в итоге беспомощно развести руками.

— А что я могу поделать? Доказательств никаких нет. Никто ничего не видел и не слышал.

— Все знают, как Матвей относился к Наташе. Любой может подтвердить.

— Ну вот пускай «любой» приходит и дает свидетельские показания.

— Я могу дать. Прямо сейчас.

— Ты был свидетелем убийства?

— Нет, но…

— Ты знаешь, что Наташу убил Матвей. Я это знаю. Потому что наслышан о сем субъекте немало. Но ведь это наши с тобой домыслы. А в действительности это мог быть какой-то маньяк, которого она сама впустила в квартиру. Али запамятовал, чем покойная барышня на жизнь зарабатывала?

Чеченец замолчал, улавливая в словах Клевера здравый смысл. Кто он такой и что он собирался доказать? Никто.

— А можно мне взглянуть на тело?

— Какого хрена? Думаешь, приятное зрелище? — раздраженно воскликнул Клевер, но, покосившись на изуродованную физиономию Чеченца, немного смягчился, — В морге она. Но тебя туда не пустят. Ты ж не родственник. Да и тело опознано. Не положено, в общем.

Странные у нас законы. Бывает, посторонний человек становится куда ближе кровных родичей, способных переломать все кости за лишний квадратный метр бабушкиного наследства. А все равно — не положено. Морг ведь — не музей.

Чеченец все-таки отправился в городской морг. Но, как и предупреждал Клевер, его никуда не пустили.